Обратимся теперь к вопросу: что представляет собой русская экономическая наука в мировых координатах? Поскольку речь идет об обширной, давно обсуждаемой (и, очевидно, не поддающейся полному раскрытию в рамках журнальной статьи) теме, она рассматривается ниже только под одним углом зрения — насколько основательны претензии этой науки на статус национальной школы. Понятно, что решение данной проблемы требует обращения к сюжету о степени самостоятельности процессов становления и развития экономической науки в России и о мере западного на них влияния. С самого начала дискуссии мнения экономистов на сей счет разделились, но уже в пионерных публикациях обосновывалась позиция, отвергающая абсолютизацию подражательного характера экономических воззрений в России, их интерпретацию как заимствованных исключительно у мыслителей из стран Западной Европы. Это проявилось в первой статье, специально посвященной истории отечественной экономической науки — статье профессора Московского университета В.Н. Лешкова «Древняя русская наука о народном богатстве и благосостоянии», опубликованной в 1855 г. и посвященной сопоставлению трех самых ранних и заметных экономических произведений Московской Руси и Российской империи — «Домостроя» (версии ХVI века), «Книги о скудости и богатстве» И.Т. Посошкова (1724 г.) и «Инструкции» А. Волынского (1724 г.). Выявляя своеобразие взглядов их авторов, ученый обратил внимание на весьма существенную разницу между западными и русской интерпретациями богатства как ключевого экономического понятия в формирующихся новых условиях хозяйствования. «Западная наука о богатстве, — подчеркивал он, — не может бедняка сделать богатым; русская вовсе не берется за эту задачу; но делает более, уча довольствоваться тем, что есть, вкореняя убеждение, что богатство не есть цель, а средство». Рассматривая экономическую науку как учение о народном богатстве, Лешков не без основания относил ее зарождение в России в качестве самобытного научного направления к XVI—XVIII вв.

Думается, такая позиция имеет, пусть с известными оговорками, право на существование. Во всяком случае, она соответствует общей закономерности рождения экономической науки под влиянием объективной потребности в изучении новой и более сложной хозяйственной реальности и вследствие необходимости выработки практических рекомендаций. В этой связи особо следует отметить «Книгу о скудости и богатстве». М.П. Погодин, впервые опубликовавший этот труд в 1842 г., оценивал его как политическую экономию «здравого смысла» и «полный трактат о состоянии России», а А.Н. Миклашевский в своем биографическом очерке, посвященном русскому мыслителю (1898 г.), охарактеризовал Посошкова как «первого русского экономиста», сочинение которого «не имеет узкоэкономического характера», представляя собой «оригинальное сочетание меркантильных идей с каноническими идеями Запада — сочетание тем более любопытное, что оно создалось вне всяких литературных западно-европейских влияний».

Можно считать, что в ранних трудах русских мыслителей закладывалась возможность возникновения и закрепления собственного и самобытного подхода к анализу хозяйственной жизни, принципиально отличного от западного взгляда на экономику. Этот подход отличали особое внимание к нравственной составляющей хозяйственной деятельности, акцентирование проблемы «правильного распределения» в интересах приумножения общественного богатства, неприятие «неправедного богатства» и утверждение приоритетности трудовой деятельности на основе православно-христианских ценностей. Существенной в таком подходе выступала сама трактовка места хозяйственной деятельности в жизни общества и его отдельных членов. Размышляя над проблемой «западная политическая экономия и Россия», один из видных представителей славянофильства И.В. Киреевский уже ближе к середине ХIХ в. писал следующее: «Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд. Если бы наука о политической экономии существовала тогда, то, без всякого сомнения, она не была бы понятна русскому. Он не мог бы согласить с цельностию своего воззрения на жизнь — особой науки о богатстве. Он не мог бы понять, как можно с намерением раздражать чувствительность людей к внешним потребностям только для того, чтобы умножить их усилия к вещественной производительности. Он знал, что развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и должно потому находиться не только в тесной связи с другими высшими условиями, но и в совершенной им подчиненности».( Извлечение)